Um dieselbe Zeit schien ich mir wie unauflösbar eingekerkert in meine Philologie und Lehrthätigkeit – in einen Zufall und Nothbehelf meines Lebens –: ich wußte nicht mehr, wie herauskommen, und war müde, verbraucht, vernutzt.

Приблизительно в это время мне почудилось, что я навсегда заключен в темницу моей филологической и преподавательской деятельности - в случайность и подспорье мой жизни: я уже не знал, как мне выбраться, и чувствовал себя усталым, измотанным, истощенным (пер. Шурбелева).